КТО НЕ УСПЕЛ, ТОТ НЕ НАПИСАЛ?

Знаете, что скажу? Драму писать — сложно )) Особенно, когда история основана на реальных событиях. На непростых событиях. Но еще сложнее писать, когда история прошла, отжила, переварилась. Прошло время, боль притихла, и нам всем, участникам событий, невыносимо тяжело возвращаться к изжитому сюжету. Вернее, к пережитому и — прожитому. Тяжело не только в смысле «плохо, больно», но и потому что «да сколько ж можно?!» Мы, вроде, переросли этот конструктор, а я опять заставляю всех его пересобирать. И это… утомительно…

— Ты что, реально это собираешься выложить в сеть? — Костя вытягивает руки к монитору, даже не смотрит на меня. 

— Собираюсь. — Меня поколачивает. 

Писать вообще утомительно… Писать по живому — невыносимо… писать по зажившему — опасно для жизни. Есть в юриспруденции такое понятие: травмы, несовместимые с жизнью. Моя книга наносит нам травмы, несовместимые с душевным равновесием. Она с каким-то особым цинизмом относится к собственным участникам. Травмы, несовместимые с дружбой, несовместимые с сексом (особенно актуально звучит…) Это все мой сюжет проделывает с нами. Очень тяжело продолжать им заниматься. Но, почему-то я не могу бросить.

А еще, когда ты, вроде, «излечился», отсюда, из сегодняшнего дня все выглядит по-другому. Детали затираются, память нагло врет и пять участников помнят одно и то же событие пятью разными картинками. До драки доходит — вспомнить, что как было, кто что имел ввиду. До хрипоты доказываем друг другу, кто что сказал, кто что как воспринял, кто что после чего сделал.

— Ты сдурел? — Костя, наконец-то поднимает на меня тяжелый взгляд.

— Ты уже спрашивал пять лет назад. Я тогда ответил, что да. Ничего не изменилось. У тебя претензии ко мне? — Я знаю, что у него претензии, но знаю, что он не пойдет в них до конца. — Никто не знает, кто ты, расслабься. 

— При чем здесь я? У тебя там читатели какие-то есть, ты с ними общаешься… Это нормально, что ты им расскажешь вот об этом? — Костя всегда трет нос и лоб, когда нервничает или не знает, что делать. Да, он трет нос не тогда, когда врет, а когда растерян. Привет Аллану Пизу. 

— Может, и ненормально. Но люди про себя и не такое рассказывают. Причем, не скрывая лица. 

Как вы поняли, я снова правлю 4-ю часть… Я уже говорил, она самая страшная для нас всех, и есть в ней вещи, которые мы никогда не переживем до конца, и не перерастем. Я вижу слабости стиля и слога, понимаю, что во многом каждый из нас действует там совсем не так, как мне хочется сейчас…  И я в ужасе это все перечитываю: неужели это были МЫ? Это мы так говорили? Так действовали? Такое друг с другом делали?.. Мы ненормальные?

Я знаю ответ. Сгустки неврозов, психозов, параноидальных и пост-травматических синдромов. Куча сумасшедших, которых вынужден разруливать единственный нормальный «санитар» поневоле — Артур. И еще немного Каретный. Каретный немного, потому что у него есть свои дела, и любое его участие в наших сюжетных перипетиях — исключительно добровольное. В отличие от Артура, для которого это — служба. И тем не менее, только его безоговорочная выдержка позволяет не сбежать из нашего дурдома. Ну и зарплата еще )) Но все равно… я бы в таких разборках ни за какую зарплату не взялся бы участвовать.

Правильно… я участвовал бесплатно… я молодец.

— Я не понимаю тебя. — Костя закрывает ноут. — Мы собирались все это забыть. Ты сам первый собирался это забыть. А теперь опять вытаскиваешь на свет божий. Мне иногда кажется, что ты просто хочешь меня еще раз ткнуть носом в собственное дерьмо. 

— Костя, я пока тыкаю носом только себя. Мы с тобой между собой все давно решили. Я внутри сам с собой не разобрался. 

— Так какого … чёрта нужно разбираться публично?? — Опять не выдерживает. Он бы с удовольствием сейчас сорвался. Наверное. Хотя не срывался он давно. 

— Такого, что я выбрал этот путь. Ты меня, кажется, поддерживал. Передумал? — Я знаю, какой это коварный для него вопрос. Костя не любит менять решений, особенно, когда они связаны с близкими ему людьми. А я ему все еще близкий человек. 

Вместо ответа он шумно вздыхает. Качает головой. Думает. На самом деле, мы оба знаем, что он просто бегает в мыслях по кругу: зачем, зачем, зачем, что делать, что делать, что делать, как его отговорить, как его отговорить… Никак.

И вот я все это в голове прокручиваю, прокручиваю… И понимаю, что переписать бы набело. Поменьше реальности, побольше фантазии, чтобы ни с кем ничего не «согласовывать», не сверять, не утрясать, никого не «палить», не сдавать. Побольше бы отступлений от прототипов. Было бы проще. Было бы легче. Но я так не умею…

Четвертая часть идет не просто медленно… она была почти написала еще 4 или 3 года назад. Мне нужно было только решиться и выложить ее. Я так и не решился. А когда решился решиться )), решил показать Косте… И узнал столько нового, что пришлось переписывать. Я половину там себе придумал. От обиды, от страха, от зависти, — неважно. Но то, что я написал три года назад в четвертой части, оказалось, настолько далеко от реальности, что моя авторская совесть заставила все переделать.

— Может… еще раз подумаешь? 

— Костя, я три года думаю. Я выложил первый том, мы все пересобрались после него. Я пересобрался. Если эти тексты помогают разобраться в себе не только мне, то пусть они живут не только для меня. 

Это я, как, возможно, вы поняли, уселся опять за четвертую часть… в трехтысячный раз… невероятно тяжело идет. Хоть бросай всё нафиг… Хотя ее осталось только дошлифовать. Все остальное я уже исправил. До всего докопался. Но я уже почти половину третьего тома написал, а эту — никак не могу добить… Но ведь надо…

Я когда-то слышал про магию дедлайнов: установи себе крайний срок, мучайся, филонь, но за ночь перед сдачей — сядешь и все сделаешь. Вот, думаю, установить себе дедлайн? Через недельку-другую? Может, внешние факторы меня заставят? Наберусь сил и допилю. А потом наберусь смелости и выложу сюда первые несколько глав?

Не знаю, что делать…

Ваш Ян Рубенс